Читать интересную книгу Вариант Геры - Саша Чекалов

– Откуда ты знала, что мы встретимся? Вероятность-то ничтожно малая!

– Ге-ер… Что-то ты меня пугать начинаешь, манерой выражаться своей… Серьёзно, будь проще, и люди к тебе потянутся… А вероятность не такая и малая, между прочим: в это время да ещё и до этой станции – куда ж ты мог ехать, если не в универ, ну! Вот и выходит, что рано или поздно пересеклись бы.

– Хочешь сказать, ты уже в метро поняла, что…

– Тс-с! Давай-ка послушаем. Мне ведь кое-что навёрстывать нужно…]

и ради всего святого величия Нашего государства, пред ликом Христовым смиренно распростёртого и посему залогом грядущего торжества Промысла Божиего являющегося, благосклонно повелеваем Мы выстроить в Москве церковь во славу Господню и Вознесения Его. Да будет так. И да рассеются в бессилии и страхе богомерзкие силы супротивников Наших, поражённые беспримерным зрелищем церкви сей, во всех отношениях

* * *

…непревзойдённой. Возможно, поэтому-то Александра Ильича, подающего надежды молодого учёного и, по совместительству, Геркиного отца, надолго и не хватило.

Обычно он не слишком затруднялся в поисках недостатков; найдя же, немедленно начинал действовать: имея немалый опыт отношений и, соответственно, выработав за долгое время «свои методы», – медленно, но верно развивал у беспечной жертвы комплекс неполноценности, а затем и чувство вины за эту самую якобы неполноценность. Таким образом в течение пары лет из бедняжки, одержимой раскаянием и желанием «загладить», можно было играючи высасывать максимум жизненных соков, что, между прочим, являлось его любимым занятием. Более того, составляло тайный смысл и основное содержание жизни.

Когда же от несчастной оставалась, так сказать, лишь иссохшая оболочка, А. И. Гагарин вдруг придирался к какой-нибудь мелочи, а затем сообщал, что «это было последней каплей» (почти чистая правда, если вдуматься), и сваливал. Отправлялся на поиски очередной дуры.

Причём следов после себя – в виде всяких там потомков (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!) – предусмотрительный сердцеед не оставлял.

До поры до времени.

Дело в том, что А. И. Сусанина (ставшая впоследствии Гагариной) действительно была, как сказано выше, женщиной непревзойдённой во всех отношениях. Во всяком случае, Александру Ильичу придраться оказалось решительно не к чему.

Ариша прекрасно готовила, содержала дом в идеальной чистоте (непонятно каким образом выкраивая на это время: как и Александр Ильич, она пахала старшим научным сотрудником, зарабатывала почти столько же, сколько он, – причём «почти» тут является ключевым словом); была симпатичной (однако не слишком, а «в меру»: без шанса спровоцировать мужика на невольное сопоставление себя с «ней» – с последующим разрушительным для лестной самооценки выводом, например, о заурядности собственного экстерьера); производила впечатление умного человека (а всё же не до такой степени, чтоб её ум начал невзначай тяготить «милого друга», заставляя задумываться, кому же из них всё-таки полагалось бы по справедливости нахватать с общего неба больше звёзд)…

А добрая какая! а ещё и покладистая! – что тоже не могло оставить равнодушным.

В общем, отрадная картина вырисовывается, правда же?

…Когда у Александра Ильича выдавались неудачные дни, никто не умел пожалеть его так деликатно, как она; посочувствовать, да! – но чтобы при этом сочувствие не выглядело покровительственным, а, напротив, вселяло стойкую уверенность в том, что он «достоин лучшего» и «ещё себя покажет».

Нередко Александру Ильичу обламывался (как бы между прочим) и вовремя поданный дельный совет… буквально в каждом из которых интеллект Ариадны Ивановны проявлялся самым исчерпывающим образом! Казалось, она заранее знает, на каком этапе решаемой задачи произойдёт заминка, и всегда готова, взяв нежно, но и крепко за руку, провести заплутавшего к финишу единственно верным логическим путём (да ещё и так всё представить, словно это самому Александру Ильичу удалось отыскать потерянную нить рассуждений).

А в итоге… в итоге… Что в итоге?

В итоге на свет появился Герман.

Хотя какой-либо особой роли данное обстоятельство не сыграло: тот факт, что дальнейшей жизни без Ариадны Ивановны представить себе, оказывается, невозможно, Александр Ильич уяснил много раньше.

Как она любила! – ничего не требуя взамен, ни на что не рассчитывая… и, казалось, желала только одного: просто быть рядом.

И – была.

Безупречная.

А жить бок о бок с безупречной – не-вы-но-симо!

Потому что не даёт покоя один вопросец: а достоин ли ты её?

Нет? Однако теперь, когда уже что-то лепечет в своём решетчатом уголке маленький, бросить Арьку было бы форменным свинством. Ну и… что же делать?!

На нервной почве и с сердцем у Александра Ильича неполадки начались, даже всерьёз опасаться инфаркта начал. А умер вовсе не от него, а…

Ладно, какая разница! – отмучился человек, и слава богу.

Но что же делать, что… Всегда, сколько себя знала, Ариадна Ивановна чувствовала потребность: кто-то «сильный и надёжный» должен постоянно находиться рядом.

Теперь, без соблюдения этого условия, всё её существо то и дело принимался бить некий метафизический озноб. Самое простое сделалось вдруг немыслимым, в первую очередь – способность жить и радоваться жизни, как прежде.

Должно быть, теперь следовало научиться делать это как-то по-другому… Но как?!

Ведь на руках крохотный Гешка.

…Никто, кроме матери-одиночки, не в состоянии по-настоящему понять… даже не понять, а – прочувствовать, что это значит: каждую ночь (не говоря уж об остальном времени суток) по нескольку раз просыпаться от звуков требовательного нытья! – от родного душераздирающего мяуканья, издаваемого тем единственным в мире существом, на которое просто так глаза не закроешь, нет… Просыпаться – не имея надежды, что кто-то встанет и за тебя всё сделает.

Одной… Да ещё и батареи еле тёплые.

* * *

Очнуться сумеречным промозглым утром в полутёмной комнате с низким дощатым потолком и отстающими от фанерных стен обоями, блёклыми и пятнистыми вследствие хронической сырости, само по себе удовольствие ниже среднего. Особенно если позавчера тебе стукнуло пятьдесят девять и чувствуешь ты именно то, что и полагается чувствовать человеку твоего возраста, продирающему глаза ранним пасмурным утром на аскетически жёстком одре, среди скомканного постельного белья, серого от времени.

Особенно если просыпаешься от нестерпимой головной боли, настолько острой, что ещё во сне, в преддверии яви, перехватывает дыхание. Уже вторую неделю так, между прочим… И, в принципе, логично: хроническое недосыпание не может рано или поздно не начать приносить плоды.

Когда весь день вынужден слушать монотонные вопли детишек (на фоне завывания токарных станков пополам с визгом циркулярки), а каждую ночь – перманентная собачья свадьба дачной молодёжи по соседству разыгрывается (то хор нестройный, то просто бессмысленный ор, – сущий хоррор, короче); когда тебе вместо долгожданной тишины – взрывы пьяного хохота, крики, то и дело грубые всплески бьющихся бутылок, смачные звуки мордобоя и – перекрывающие всю эту какофонию музыкальные помои из динамиков (никакой дискотеки не нужно! – даром что ближайший ДК через пень-колоду функционирует); когда в итоге за целую ночь глаз не сомкнёшь, хоть целый флакон валерьянки выпей, хоть гору подушек на голову наваливай… короче, при таком раскладе головная боль – это, в общем-то, самое естественное.

…Ни стыда, ни совести нету у щенков великовозрастных. Гады. Садануть бы по вам жаканом из верной «тулки»… Привыкли, сволочи, на всём готовом… Вот теперь с жиру-то и бесятся! – никакой возможности отдохнуть рабочему человеку.

Главное, ведь тут совсем рядом, буквально в двух шагах, музей-заповедник, – тоже, между прочим, не птичка капнула: тени великого прошлого, культурный памятник… А эти бестолочи что вытворяют, а! Какой-нибудь Врубель, небось, в гробу переворачивается.

В общем, удивляться-то нечему… Единственное, что беспокоит: болит – уж очень сильно. Надо школьной медсестре показаться, вдруг посоветует что. Или в больницу лечь, на обследование. По крайней мере, хоть высплюсь… Ведь можно же: прописка московская сохранилась, – бывшей жене спасибо, покойнице: детишки-то, дай волю, и в собачью конуру отселить не постеснялись бы. Эх, грехи наши тяжкие…

Лев Давидович кряхтя поднялся с топчана и, шаркая тапочками, поковылял на веранду ставить чайник… Надо бы в котле температуру слегка увеличить: так, чтобы стало – нет, ни в коем случае не душно, только потеплее чуть-чуть… Чуточку! А то уже и под одеялом зуб на зуб не попадает. Менять, менять надо АОГВ этот допотопный, к чёртовой маме… а на какие шиши, спрашивается!